Особенности архаических, крестьянских обществ в 1950-60-е описывал великий социальный антрополог Маршалл Маклюэн. Например, африканские общества, которые он изучал, не понимали кино. Так, если курица исчезала с экрана, то зрители срывались с мест и бежали посмотреть, нет ли её за экраном.
Потому Маклюэн советовал африканским правительствам готовить штат комментаторов фильма, кто сразу бы объяснял зрителям, что происходит на экране.
В чуть более образованных обществах, уже прошедших обработку в городах, в т.ч. и на Западе, вместо комментатора в «прямом эфире» появлялась фигура «кинокритика», когда специально обученный человек разжёвывает людям, что они на самом деле увидели в фильме. Т.е. предполагается, что почти никто, кроме «кинокритика», не может разобраться в увиденном на экране. Та же суть была и у «книжного критика». По мере усложнения общества надобность в таких «критиках» исчезала (и почти исчезла сегодня).
Зато, как пишет Маклюэн, «африканцы очень хорошо воспринимают мультфильмы. Поначалу это нас озадачило, но разгадка быстро отыскалась. Дело в том, что кукольные представления являются обычной формой их досуга. Мультипликационный рисунок, как и пещерная живопись, ведёт нас в область взаимодействия чувств, то есть имеет скорее осязательный, тактильный характер».
Философ Глебкин в книге «Ритуал в советской культуре» замечает, что русское крестьянство в начале ХХ века не могло использовать абстрактные критерии для классификации предметов, «у них было отсутствие интереса ко всему, что находится за пределами повседневного существования». Так же они воспринимали и искусство.
Далее Глебкин пишет:
«Мы сошлёмся на на анкетирование, проведённое среди солдат Западного фронта группой артистов Передвижного театра им. П.Гайдебурова и Н.Склярской в сентябре-октябре 1917 года. Артисты показывали солдатам три спектакля («Не всё коту масленица», «Женитьба» и «Тель»). После этого солдатам предлагались анкеты с вопросами по поводу увиденного и услышанного. Ответы позволяют зафиксировать несколько важных закономерностей. Зрители вводили происходящее на сцене в повседневный контекст и воспринимали его, исходя из этого контекста. Так на вопрос, понравилась ли им героиня «Женитьбы», отвечали, например, так: «Невеста и мне нравится, я бы хотел на ней жениться», «Я бы женился – пусть напишет посурьезней в действующий флот», причём автор последней реплики дополнил анкету своим адресом.
А так как главной реальностью, заменившей бывшим крестьянам повседневный труд на земле, стала реальность политическая, то и значимость спектаклей и оценка их содержания мыслились в понятиях, выработанных политическим контекстом. Например, по поводу спектакля «Не всё коту масленица» в одной из анкет говорилось: «Я попросил бы товарищей артистов, чтобы побольше разыгрывали такие сцены, где было ясно представлено, как нас уничтожают буржуи, и чтоб можно было пролетариату свергнуть это иго буржуазии и силу капитализма, и чтобы наш класс увидел, как нас раньше обманывали буржуи. Пусть они будут прокляты, как на сцене буржуй проклинал бедную семью». По поводу «Женитьбы» один из солдат написал: «Это нас не интересует. Товарищи, нужно это выяснить, к чему эта «Женитьба» нас приведёт? Неужели ещё Учредительное собрание отложат? Тогда мы все обратимся к нашему правительству другим способом!»
Стоит заметить, что эти реплики солдат из крестьян были ещё и литературно обработаны или записаны со слов неграмотных. Те, кто умел писать, дословно в анкетах писали так:
«Товарищи. Я признаю, что нам на фронте пиясы и тиатры не нужны. Мы ждём весёлых и радостных дней. Товарищи: нельзя ли нам соединица и достич этих радосных дни»; «Мы получили одну тоску и грусть, нам нужно заботица необтанцах и не о песнях, а об деле; каком деле -я вам укажу: например, долой войну. Долой войну, да здравствует мир! Долой керенского, да здравствуют большевики!»