” Нежданно-негаданно ютуб подсунул Латынину. И там – снова, как и много лет назад, рассказ про восстание боксёров.
Суть там такая. В XIX веке, после Опиумных войн, Китай постепенно превращался колонию великих держав. Иностранцы откусывали себе порты на побережье, подкупали чиновников, захватывали в свои руки торговлю, строили фабрики и железные дороги и вообще превращались в хозяев жизни. В итоге в 1899 году при негласной поддержке императрицы Цы Си началось восстание ихэтуаней. На Западе их прозвали «боксёрами» за любовь к боевым искусствам. Боксёры носили амулеты, которые, как считалось, спасают от пуль и имели простую понятную программу: убить всех белых и вернуться в старые добрые времена. Ещё они верили, что их вожаки по ночам летают над Лондоном и сеют там чуму. Западные страны (включая Россию, США и Японию) послали свои войска, которые выкосили боксёров из магазинных винтовок, пулемётов и скорострельных пушек.
Мораль сей басни проста. Запад, капитализм, технологии, рацио – круто. Ресентимент, бессильная злоба, примитивизм, иррационализм, ни на чём не основанная вера в собственное превосходство, фундаментализм, желание вернуть жизнь на тысячу лет назад – не круто. Глупые неграмотные ихэтуани это доказывают. Не будь как ихэтуани.
И кто бы спорил – ну да, капитализм и технологии это круто. А ихэтуани были очень глупыми. Не то что…
Не то что немцы с французами, у которых были пулемёты. Спустя полтора десятилетия после подавления боксёрского восстания два этих умных народа устроят жуткую бойню. Миллионы людей в грязных окопах потеряют руки, ноги, глаза, жизни. Целое поколение молодых парней превратится или в трупы, или в инвалидов – кто-то физических, кто-то психических. Две страны убьют друг о друга свой демографический, экономический и политический потенциал, будут четыре года жить в аду. Придёт голод, потом испанка, с которой не сможет справляться перегруженная медицинская система.
Но всё это – ради великой цели. Будет ли над Страсбургом, в котором первая школа на французском появилась за несколько лет до Французской революции, снова реять триколор Республики? Вопрос важнейший. Как Франция может обойтись без Страсбурга – решительно неясно. За этот город с типично французским «бург» в названии не жалко уложить хоть вообще всех французских мужчин.
Но и с другой стороны – ставка важнее жизни. Будет ли Верден, много веков назад, в незапамятные времена, входивший в состав Германской империи, снова немецким? Без Вердена Германии очень сложно. Я бы сказал – невозможно. Превратим этот Верден в груду камней, но – наш. На том стояла и стоять будет земля германская.
Были и другие причины, конечно. Немецкая пропаганда объясняла, что война ведётся ради победы мужественной немецкой культуры над дегенеративной латинской «цивилизацией». Французы объясняли, что они, наследники Рима, воюют за великую цивилизацию против гуннов, варваров, зверей. Тоже, согласитесь, умно. От того, будет ли мир читать Гёте или Гюго, зависит вообще всё. (Мир, кстати, обоих в итоге не читает. Мир подписан на инсту жопы Ким Кардашьян).
Умные англичане тоже присоединились. Им до зарезу нужна была железная дорога от Александрии до Кейптауна. Что по этой дороге возить и почему бы не возить морем, которое рядышком – неважно. Нужно. Очень. Судьба империи решается. А на пути этой дороги – немецкая Танзания. Ну как тут не воевать? Как не положить в землю Соммы штабелями вчерашних выпускников Итона, Харроу, Рэгби? На Сомме британцы впервые использовали танки. Умные люди англичане, ничего не скажешь – такую машину создать. А ещё, по выражению поэта, Англия на Сомме разучилась улыбаться. Такой вот обмен.
А Танзанию Британия получит, да. Железную дорогу не построит, потому что она никому не нужна. По итогам войны из главного мирового кредитора превратится в главного мирового должника и через тридцать лет начнёт сыпаться, потеряв в итоге всю свою империю. Но Танзанию – Танзанию тогда получит. Не зря танк выдумали.
Или взять тех же французов. Мы плохо понимаем масштабы интеллектуального доминирования Франции в XVIII веке. А оно было полным. Фридрих Великий, самый опасный враг Французского королевства, говорил обычно на французском, назвал свой дворец Сан-Суси, а высший орден – Пур ля Мерите. Слова «роман» и «французский роман» были почти синонимами. Французский был языком науки, как когда-то латынь и сейчас английский. Царица наук – математика – была наукой почти исключительно французской. Монархи Европы переписывались с Вольтером и Дидро, а не с англичанами или голландцами.
И вот в этой стране происходит революция. И начинается вот это: С днем взятия Бастилии
Головы летят одна за другой. «Республике не нужны учёные» – по легенде, говорит судья революционного трибунала Лавуазье в ответ на просьбу повременить с гильотиной до того, как великий химик закончит свой последний опыт. Кровь течёт по мостовой, революция пожирает и детей, и вообще всех.
Чтобы как-то из этой ямы выбраться, французы решили передать всю власть итальянскому математику с аспергером и комплексом неполноценности – в надежде что хоть он принесёт порядок и мир. Порядок итальянец принёс. С миром получилось хуже. И уже очень скоро цветущие долины Дуная, прусские леса, обожжённые солнцем испанские холмы, бескрайние русские поля, идиллические сады Саксонии, виноградники Шампани покрылись сотнями тысяч трупов французов, погибших непонятно за что.
Точнее, понятно. «Александр провозгласил себя сыном Зевса, а если я объявлю себя сыном Царя небесного, надо мной будет смеяться последняя рыбная торговка» – писал Наполеон в письме. “Вы хотите на кончике пера отнять у меня то, что я завоевал кровью своих солдат? Пролейте столько крови, сколько пролил я, чтобы забрать это обратно – крови, а не чернил! Ваши короли, потерпев поражение, возвращаются в свои дворцы; они дети королей, а я – сын военного счастья, и у меня нет ничего, кроме чести и славы” – кричал Бонапарт австрийскому канцлеру Меттерниху, когда тот предлагал вполне выгодные для Франции условия мира с великими державами в 1813 году. “Я проходил мимо ваших солдат. Это юнцы, их убьют, и кого вы призовёте – младенцев?” – отвечал Меттерних. Наивная попытка разжалобить зверя. “Вы не солдат. Вы не знаете, что такое душа солдата. Вы не знаете, что такое привычка распоряжаться человеческой жизнью, когда это нужно. Что мне эти двести тысяч?”.
Денис Давыдов писал в мемуарах, почему незадолго до Бородина уговорил разрешить ему создать партизанский отряд. Тогда все были уверены, что Наполеон скоро заставит царя Александра заключить новый Тильзит и послать сто тысяч русских воевать под началом французов в Индию. Умирать в Индии Давыдов не хотел, поэтому решил побыстрее умереть средь родных берёзок. Тогда, во время войны, мало кто сомневался, что одна из главных целей Русской кампании Наполеона – обеспечить будущий поход на Индию (в начале 1812 года в страны Ближнего Востока были посланы агенты для подготовки будущего вторжения). Для чего триста тысяч французов, триста тысяч русских и ещё триста тысяч других европейцев сложили головы на узкой полоске земли от Вильны до Москвы? Чтобы сын мелкого итальянского дворянчика стал сыном Зевса.
Или вот японцы. Ещё одна безусловно умная нация. За восемьдесят лет пробежали по дорожке от феодализма с луками и доспехами до истребителя «Зеро», линкора «Ямато» и метамфетамина, успев в процессе ещё устроить русским Цусиму. Ну и вот решили всему миру показать, до какой степени умные. Начали с Нанкина. Потом Перл-Харбор, молниеносный штурм «Гибралтара Востока» – неприступного Сингапура, два утопленных по щелчку пальцев британских линкора, голландские нефтяные месторождения, за минуты захваченные японским воздушным десантом, и прочее. Ну разве не умные? Вот только почему-то эти умные оказались в состоянии безнадёжной войны, выиграть которую было невозможно (США добывали в сто раз больше нефти, чем Япония). И вели эту безнадёжную и бессмысленную войну четыре года. Наконец, после Хиросимы японцы решили, что они, конечно, умные, но не всегда. Пусть за них иногда другие думают.
Любая, самая умная, культурная, образованная нация легко может загнать себя в идиотскую ловушку – и оставаться в ней до самого конца, по мере того как ситуация с каждым днем становится все хуже. “
Василий Тополев